— В сейфе, — отвечает он, и по нему незаметно, что он насторожен или опасается моих дальнейших вопросов.

— А могу я взглянуть на них? — упорствую я.

— Пожалуйста, — невозмутимо говорит Авиценна и не удерживается от реплики: — Послушайте, Лигум, мне кажется, что вы меня в чем-то подозреваете… Уж не считаете ли вы, что я сбывал искейпы по сходной цене на “черном” рынке?

— Что вы, что вы, профессор, — заверяю я своего собеседника, хотя именно эта возможность и стоит в моем мысленном раскладе на первом плане. — Я просто хочу иметь стопроцентную уверенность… порядок есть порядок… надеюсь, вы меня поймете и не станете сердиться…

Я несу подобную чепуху все то время, которое уходит у нас с профессором на перемещение к сейфу, где должны покоиться невостребованные искейпы. Наконец, мы достигаем цели, и Авиценна принимается манипулировать с электронными замками, которые, согласно уверениям профессора, закодированы так, что открыть их может лишь он один. Я этому охотно верю, потому что современные идентификаторы обмануть практически невозможно…

И вот тяжелая дверь откатывается в сторону, и моим глазам открывается отделение, которое разделено на множество ячеек, отделанных мягким ворсистым материалом и накрытых прозрачной крышкой. Под этим крышками покоятся миниатюрные, размером с горошину, устройства, похожие на шпульки швейной машины. Одиннадцать штук…

Я недоуменно смотрю на своего спутника:

— Почему их всего одиннадцать, профессор? Может, вы не уничтожили искейп одного из тех хардеров, которые погибли?

Доктор смотрит мне в глаза и сочувственно улыбается:

— Эх вы, горе-сыщик!.. Вы забыли, что один из этих искейпов принадлежит вам.

* * *

Как ни странно, но операция по возвращению искейпа на отведенное ему место в моем мозгу проходит менее болезненно и без особых галлюцинаций, чем при его удалении. Вот уж, поистине: любой живой организм наделен хапужническими свойствами. Он протестует, когда от него что-то забирают, и рад-радешенек, когда ему что-то дают…

После операции мне приходится провести некоторое время в лежачем положении в одной из палат Клиники, дабы вживление искейпа в нейроткань проходило под наблюдением врачей. Этого времени мне хватает с лихвой, чтобы вновь обдумать тот тупик, в который я сам себя загнал.

… А ведь сначала всё выглядело так просто и соблазнительно!

Когда я сам применил “регр”, то у меня возникло странное ощущение. Будто я уже не раз пользовался этим устройством и раньше. Докопаться до аналогии, которая создавала это ложное впечатление, было нетрудно.

По принципу действия “регр” во многом схож с хардерским искейпом. И тот, и другой возвращают своего владельца-носителя в прошлое, причем не его физическое тело, а сознание. Разница заключается лишь в деталях. Если искейп срабатывает автоматически и только “на смерть”, перенося своего хозяина в момент, предшествующий гибели, то “регр” имеет гораздо больший радиус действия и может быть применен в любое время, по желанию того, кому он принадлежит.

Разве не логично было предположить, что это сходство не случайно? Но в этом случае весьма вероятно, что те, кто создавал “регр”, не просто имели общее представление об “искейпе”, а должны были тщательно изучить его устройство. Значит, одно из двух: либо у них имелись сведения о технологии изготовления этого прибора, либо — сам прибор…

На отработку первой версии у меня ушло три дня — не так уж мало, если учесть, что за это время я почти не терял времени на такие нелепые процедуры, как сон и прием пищи, активно пользуясь “виталайзером”.

Искейпы разрабатывались и создавались в секретной лаборатории Щита. Наверное, даже председатель Ассамблеи Федерации не ведает о ее существовании — так же, как миллиарды людей на планете вплоть до настоящего времени не подозревают, что бессмертность хардеров обеспечивается микрочипом в голове.

Я досконально изучил и проверил все возможные каналы утечки информации из Лаборатории, но там всё оказалось чисто.

Сам собой напрашивался вывод: если утечка информации или похищение искейпа не произошли на этапе создания прибора, значит, это случилось в период его эксплуатации кем-то из хардеров.

Но тогда я не мог допустить столь чудовищного предположения, что к передаче искейпа посторонним лицам мог быть причастен кто-то из наших. Хардер-предатель — почти то же самое, что Господь Бог, страдающий циррозом печени!..

Оставалось предположить, что искейп мог уйти “на сторону” из Клиники, тем более, что я наверняка был не первым и не последним пациентом, обратившимся к Авиценне с просьбой об удалении искейпа. Значит, следовало выяснить, где хранятся искейпы, извлеченные из мозга хардера, куда они деваются в случае смерти своего владельца, и тому подобное…

Перед посещением Клиники мне удалось достаточно достоверно узнать об участи тех искейпов, которые оставались, словно лошади, “без седока”. Их возвращали в Лабораторию, а там, в строгом соответствии с инструкцией, производилось их уничтожение. Всё было запротоколировано и заактировано так, что комар носа не подточит. Да, нельзя было категорично отрицать мизерную возможность того, что кое-кто из ответственных сотрудников Лаборатории и Клиники находится в преступном сговоре, и на самом деле искейпы, предназначенные для уничтожения, были проданы посторонним лицам, но этот вариант я поставил на самое последнее место в списке своих оперативно-следственных мероприятий.

Теперь же отпадала и версия о том, что кто-то мог похитить искейп из Клиники — разумеется, если профессор Авиценна был вне подозрений, а это я отставил на предпоследнее место в своем списке.

Следовательно, оставалось невероятное, но единственно возможное объяснение.

Люди, разработавшие “регр”, заполучили искейп от кого-то из хардеров, и операция по удалению микрочипа из его мозга состоялась не в Клинике Щита.

Мне очень хочется верить в то, что даже в этом случае некто из числа моих коллег не был виновен в утрате искейпа, что его обманули и что операция состоялась без его ведома или против его воли.

Но этому препятствует ряд соображений.

Во-первых, чтобы начать охоту за искейпом, надо знать о нем. Даже если искейп по каким-то причинам не срабатывал, и хардер, в мозгу которого он был установлен, погибал, то тело погибшего не отправлялось в морг и не замуровывалось после кремации в Траурной Стене, как это бывает с обычными покойниками. Тело хардера даже после его смерти принадлежит Щиту, и только членам Коллегии известно, каким именно способом происходит уничтожение останков покойного… Значит, кто-то все-таки сообщил посторонним об искейпе, и, скорее всего, это был кто-то из хардеров.

Во-вторых, чтобы удалить искейп из мозга хардера, надо быть не просто нейрохирургом. Надо знать принцип взаимодействия искейпа с тканями головного мозга. Иначе носитель искейпа погибнет на операционном столе. Этот вариант я тоже добросовестно проверил. Никто из хардеров не погибал за последние пять лет при невыясненных либо подозрительных обстоятельствах, позволяющих предположить, что они стали объектами подпольной хирургической операции.

И в-третьих, если бы кто-нибудь из хардеров утратил искейп против своей воли, то что мешало бы ему доложить об этом руководству Щита? Шантажировать нас нечем, подкупать не имеет смысла, а представить, как нас можно запугать, мог бы, наверное, только человек с очень буйной фантазией…

Значит, если кто-то из хардеров и пошел на предательство, то сделал это сознательно, повинуясь своим искренним убеждениям, и от осознания этого у меня на душе становится совсем скверно.

Тот, кто совершил предательство ради выгоды, из чувства самосохранения или стремления уберечь от опасности своих близких, —противен, нет слов… Но гораздо хуже, если он сделал это в результате тех перемен, которые произошли в его мировоззрении и которые обусловили его переход на сторону противника. Сознательный изменник опаснее врага, потому что его примеру завтра может последовать другой, а послезавтра —третий твой соратник, и, в конце концов, ты перестанешь доверять всем своим друзьям и даже самому себе…